101-летняя «бабинька» Марья Степановна Кофаль: «Меня тянуло в Старую Руссу»
101 год исполнился 13-го января жительнице Старой Руссы Марье Степановне Кофаль. В детстве ее называли Манечкой, в юности – Марусей. Для любящего мужа она была Мусенькой. Для детей – мамой. А внуки зовут её просто и трепетно «бабинькой».
Представитель стойкого поколения
В судьбе каждого человека, в какой-то мере отражается история страны, города, деревни, где он живет. Особенно, если речь идет о людях почтенного возраста. К таковым относится Марья Степановна Кофаль из Старой Руссы, которой исполнился 101 год. Историю своей жизни она поведала, удивляя прекрасной памятью, последовательным рассказом, образной речью. Послушав ее, лишний раз восхищаешься мужеством и стойкостью людей ее поколения, которые сумели не только выжить в различных сложных ситуациях, но и подарить жизнь своим детям, не боясь их рожать в тяжелые для страны времена, когда не было ни сертификатов на рождение ребенка, ни пособий, ни какой другой помощи от государства, а только лишь налоги за бездетность...
Подробное воспроизведение рассказа Марьи Степановны позволяет увидеть некоторые интересные детали из истории её родного города. В ее судьбе есть узнаваемые моменты из жизни многих сограждан. Потому что ее история типична. Но есть в ней и уникальность – непередаваемая жажда жизни, отсутствие усталости и огромное желание, несмотря на годы, быть полезной.
Старорусские корни
«Здесь все мои корни, и с отцовой стороны, и с маминой.
Дедушка мой с Парфеево, с того самого поселка, который был на месте нынешней взлетной полосы в Городке. На самой горке и была моя деревенька. Из-за болезни Иван Петрович умер рано. Бабушка в это время была беременна пятым. Так и прожила, не выходя больше замуж. Дети все были обучены грамоте в приходской школе. Мой отец, Степан, отличался красивым письмом, закончил 4 класса. Позже все устроили семейную жизнь, кроме тетки Поли, которая, не захотев жить в крестьянстве, пошла служить к господам. В свободное время она все читала божественные книги, невесть какая умная была Пелагея!
Мы с родителями жили тем, что выращивали картошку и лен. Урожай сдавали государству, получали деньги, а иногда, вместо денег, отоваривались необходимыми вещами. В 1932-33-м году стали приходить незнакомые люди, измерять нашу землю. Жителям это не нравилось, хозяйства-то были единоличные, кому понравится, что им землю топчут? Около двух лет подряд появлялись незнакомцы в черных кожаных пальто. А потом нам объявили, что деревню нашу будут сносить. Предложили перевезти наши дома на новое место, а кто не желает – оставляйте свои строения, за все будут уплачены деньги.
Так все и разошлись, кто в новую (нынешнюю) деревню Парфеево, кто к родственникам в колхозы, кто в город. Отец мой, инвалид первой войны, не мог строиться, сказывалось ранение позвоночника. Поэтому он дом свой сдал государству, оставив для семьи баню, а на вырученные деньги купил избу в Егорьевщине. К тому времени я уже была замужем.
«Хошь – немцы, хошь - туземцы»
На окраине Егорьевщины за ручейком стояла деревенька Федычино, где жил Петр Адамович, мой будущий супруг. Познакомившись с молодым, высоким, кудрявым парнем, я три года с ним встречалась, а потом вышла за него замуж.
Он отца своего не видал. Его батька, Адам, оставив дома беременную жену, ушел на фронт и погиб во время войны 1912 года. Их все считали немцами из-за фамилии Кофаль. Род был давешний, жили рядышком в 12 домов. Когда-то, в годы правления Екатерины II, подарили императрице несколько немецких семей, которые разбрелись по России. Вот с тех пор и ведет свою историю их, а теперь и наша фамилия. Но нас как хошь называй, хоть немцами, хоть туземцами. Все были крещеные, венчанные, все – православные.
До войны мы работали в совхозе, жили дружно, никто ни с кем не пререкался. Вместе справлялись с хозяйственными проблемами. Один год зимой не было снега. А сено - на пожнях, куда летом не попасть - заливные места. И дорог нет, только водой. И лодок-то нет. Так вот дожидались зимних путей – сено надо же вывозить, скот-то есть хочет. И только река покроется льдом, мы на телеги. Вот такие зимы были!
А как началась Великая Отечественная – начались и безобразия: в эвакуацию отправили в первую очередь брата, свата, тестя, а простой народ оказался никому не нужным. Всех и бросили.
22-го июня объявили о войне, а 6-го июля, во время бомбежки Старой Руссы у меня от страха начались преждевременные роды. В бомбоубежище, что было за роддомом, я спрятаться не успела. Меня выкатила акушерка в коридор и осталась со мной. Так появился на свет мой третий ребенок.
Напротив роддома, в Троицкой церкви, располагался кинотеатр «Атеист», открывшийся там задолго до начала войны. Помню, однажды я сходила туда и вскоре заболела. Так мама меня выругала за то, что я в божьем доме кино смотрела.
В немецком плену
Немцы в Старую Руссу пришли – им нужна рабочая сила, заставили на них работать. А как им стало страшно за исход войны, они послали нас в свой тыл. Сначала, в 1942-м году, немцы переселили нас в Дновский район, потом в Порхов - где мы только не побывали!
Из Пскова погнали в «Польский коридор», оттуда в пересылочные лагеря Германии. В лагерях до чего натолкались, чуть все не передохли. Мы натерпелись и голода, и холода, и всяких болезней, поэтому были рады, когда в Германии нас, наконец-таки, определили на работу за кусок хлеба в деревню к немцу-крестьянину, у которого было много скота. До нас к нему еще с начала войны попали из пересылочных лагерей две девушки-украинки, одна полячка и два парня, десятиклассники из Украины, которых прислали к хозяину из лагеря военнопленных, располагавшегося неподалеку. Поэтому нам, пригнанным уже под конец войны в немецкую ферму, жить было негде.
Меня с мужем, свекровью и тремя детьми поселили в конюшне, в том отсеке, где было отведено место для жеребившихся кобылиц. Кинули в два угла хворосту, сверху – солому, там и спали. Кормили картошкой, но чаще зеленой капустой, которую в тех местах называли «гринколь». Хлеба выдавали по одному тонкому кусочку. Но больше мы просить не смели. Для хозяев-фашистов мы были русскими врагами.
Хозяйство было большое - 70 коров, много телят и свиней. Нам всем нужно было три раза в день доить коров, варить-готовить им корм. Во время жатвы и сенокоса все работники вместе с хозяевами уезжали в поля, а меня оставляли убираться в доме, стирать и варить, полоть в огороде. Кроме того, я ежедневно должна была мыть многочисленные бидоны, освободившиеся из-под молока после его сдачи. Так ладно, хоть дети были при мне.
Возвращение
Однажды утром, когда мы в очередной раз собирались доить коров, к нам выбежала встревоженная хозяйка и на своем языке что-то пролепетала. Теперь-то я знаю, она нам сказала, что война закончилась. После этого хозяева спрятались по закуткам, а на ферму приехали люди в военной форме и спросили, есть ли среди нас русские и собираются ли они домой. А что нам собираться? При нас одни наши дети, вещей никаких не было.
Мы сели в подъехавший на ферму транспорт, и нас отвезли снова в лагерь. Только это был лагерь русских союзников, американцев. Там хорошо кормили, но жили мы в нем недолго.
Начались бесконечные переезды в многочисленные пересылочные лагеря, пока не погрузили нас в поезд. По дороге на родину на остановках мы слышали музыку, которую играли в честь нашего возвращения. Остановившись где-то уже в России, мы были построены в коридор, и женщина в военной форме объявила о том, что все мы вербуемся на восстановительные работы после военной разрухи. Нас вновь посадили в поезд, и мы поехали, не зная куда.
Комяцкий период
Прибыли мы в Коми ССР. Там, где нас высадили, не было ничего, кроме двух бараков, занятых завербованными, приехавшими ранее. Поэтому нас распределили по деревням, откуда мы за три, а кто за пять километров ходили на работу на сплав леса.
Люди занялись строительством, привезли пилораму, стали ставить дома ближе к сплаву. Народу понагнали в эти места! Все были при деле. Многие обвыклись и осели в Коми.
Вот и мы задержались там на 27 лет. Сначала жили в двухкомнатной деревянной без удобств квартире, которую нам дали спустя год после проживания в общем бараке. Мы считались хорошими работниками. Муж душу отдаст за работу. Я тоже не отставала от людей, хоть и маленькая в росте была. Свекровь к тому времени уже похоронили.
После второго года проживания в Коми мы поехали в отпуск в Руссу. Хотелось повидаться со своими родными, которые во время оккупации были разбросаны кто куда, а теперь собрались в родном городе. Хотя уже из писем мы знали, что, вернувшись домой из плена, мой отец умер.
Приехав в Старую Руссу, мы поразились, как худо живут люди!
Отцовского дома не было и в помине, семья ютилась в той баньке, которую когда-то перевезли из Парфеево. Домишко мужниного брата, наскоро поставленный, в два окошка, был изнутри оклеен газетами, по которым ползали многочисленные жирные клопы. А у нас там, в Коми, жизнь совсем другая! Заработки были хорошие, хлеба давали по килограмму, мы немного отъелись, приоделись, приобулись, как приехали с лагеря-то.
Вот вернулись из Руссы и решили строить свой дом. Наше решение одобрила моя мама, которая вскоре приехала в гости и сказала, что в Старой Руссе нам так не построиться, там все очень дорого.
Но я долго не решалась на этот шаг, меня тянуло на родину.
Наконец, Петя убедил меня начать строительство с тем, что новый дом продадим, а на вырученные средства купим жилье в Старой Руссе. На тот момент у нас было уже пятеро детей. Младшую собирали в первый класс.
Проводив сына в армию, в 61-м году мы начали поднимать свой дом. Построили к его возвращению. Он женился. Определились с учебой и работой дочери. Стали дожидаться, пока муж выйдет на пенсию, чтобы не терять наработанные средства. И только тогда, спустя годы, решились на переезд с насиженного места из Коми ССР на родину, в Старую Руссу».
Ничего не забыла Марья Степановна, все живо в ее памяти. И то, как, несмотря на тяжелые условия труда на лесосплаве, сотни переселенцев пустили свои корни в далекой от родины земле. И как они с мужем растили в суровые послевоенные годы пятерых детей, всех обеспечив образованием и профессией. И как, в конце концов, уступая страстному многолетнему желанию супруги вернуться в старорусские края, муж отправил ее с сыном «на разведку», приглядеть для покупки дом.
Зная свой любимый город наизусть, Марья Степановна обошла его в поисках жилья вдоль и поперек, пока ей не указали на учительский дом недалеко от вокзала. Хозяйка, оставшись вдовой, не могла заниматься землей в силу своей занятости и собиралась приобрести квартиру в кооперативе. Поэтому обе стороны договорились о сделке быстро. Оставалось только дождаться, когда учительница съедет.
Вернувшись в Коми, Марья Степановна терпеливо ожидала весточки из Старой Руссы. А как только ее получили, отправили сына рассчитаться за дом и оформить его на себя. Это было мудрое решение супруга, который считал, что дети его из дома никогда не выгонят. Но зато, когда он покинет этот мир, родным не придется заниматься бумажной волокитой.
Старорусский дом
Перебравшись в Старую Руссу, некоторое время жили все вместе. Потом дочери разлетелись, а сын с невесткой Зинаидой остались. Уже больше полувека живут бок о бок две хозяйки, не ругаясь, умея уступать, решая вместе семейные проблемы, понимая друг друга с полуслова.
Ни разу Марья Степановна не пожалела о том, что вернулась в родные места, начав все с нуля. У нее была надежная опора, ее муж Петр Адамович. Трудолюбивый и заботливый, для нее он был каменной стеной, за которой ничего не страшно: ни советские трудодни и планы, ни немецкий плен, ни переселенческая участь в суровых, холодных краях.
Старорусский дом ремонтировали вместе, сделав его игрушечкой. Всегда аккуратный, покрашенный, он и сейчас выделяется на улице среди других своей простотой и нарядностью. После десятилетней работы на лесосплаве, Марья Степановна осела в старорусском доме, став и няней, и воспитательницей, и другом всем своим внучатам.
Кто из них не помнит, как бабушка отогревала их замерзшие ножки на печи, усадив их в валеночках в самое теплое местечко? Или как разламывала специальными щипцами сахар и угощала лакомым кусочком. Или как брала их с собой кормить курочек и всегда удивляла тем, что с глупой двуногой птицей разговаривала, как с ними, по-доброму и ласково. А вкус бабинькиных пирогов знают уже и правнуки Марьи Степановны, которые рады каждой встрече с ней.
Ей с мужем пришлось пережить тяжелую утрату, когда от болезни скончалась одна из дочерей, оставив без материнской ласки двух девочек. Любовью и заботой старались скрасить супруги горе внучек, подавляя собственное. Но еще один тяжелейший удар перенесла Марья Степановна, когда простилась со своим верным спутником жизни. Похоронив Петра Адамовича, она регулярно навещает могилу мужа, с которым прожила в согласии 60 лет.
«Вот какая маленькая бабинька и сколько народила!»
Так восклицает Марья Степановна, когда подсчитывает своих детей, внуков, правнуков и праправнуков.
Без внимания Марья Степановна никогда не останется. Ведь у нее от пятерых детей 14 внуков, 20 правнуков и у тех уже дети - ее праправнуки! Когда год назад все родные и близкие собрались у Марьи Степановны на 100-летнем юбилее, дом трещал по швам. Сфотографироваться с бабинькой желали все, поэтому коллективную фотографию делали с нескольких ракурсов. А она, маленькая и хрупкая, спокойно выдержала эту шумную фотосессию, поместившись в эпицентре родни, с улыбкой разглядывая многофамильное, десятикратно увеличившееся потомство – богатство, которое они с мужем взрастили собственными силами.
В оформлении материала использованы фотографии с сайтов: http://visitrussa.ru/, https://zaran-tur.ru, http://photo-days.ru/, http://trinity-church.cerkov.ru/, а также картина Елены Вилковой «Бабушкины пироги» (источник http://rilmark.ru/ )
Источник: Ваши Новости
