Дневники «Театрального марафона»: про поедающих ежевику
«Ходилка по театру» - лучше любого новогоднего утренника. Трогает, что для всего двух десятков юных зрителей работает целый театр - труппа и неведомое нам закулисное зазеркалье: свето- и звукотехники, костюмеры, гримеры. Умное, ироничное, живое представление, полное воздушных песенок и леденцовых красок, снимает с души все напряжение рабочей недели. Последней каплей – и потом я окончательно отогрелась, оттаяла – был безыскусно нарезанный снег, которому дети радовались, как настоящему. Результат немеханизированного, ручного труда всех, у кого есть лишняя минутка заботы о том, чтобы в финале сказки снежинки разной фракции извлекали из театралов все лучшее, что они принесли с собой: непосредственность и смелость, улыбку и доверие, смех и слезы.
«Ходилка» потому так и называется, что зрителю нет необходимости все время находиться в одной точке театра. Здесь нет сцены и зала, здесь - пространство. Обзорная экскурсия по театру в форме игры построена так, что только в последней части спектакля дети физически расстаются с родителями – их разделяет сцена. До этого, в музыкальном зале, где прямо в море-бассейне можно запустить свой корабль, в рисовальном зале, где верстается билет в театр, и гримируются юные актеры, и во время кукольного спектакля, у взрослых есть возможность сопровождать наследников. А во время последнего действия, когда команда деток проходит на сцену и участвует в создании спектакля, происходит так называемое «рибан андан». Разветвляется дорога. Линии разрываются, разъединяются – каждый делает свой выбор. И даже самые тревожные и заполошные малыши бегут за сверстниками на сцену, где капает дождь, и бродит злая туча, и корабль надувает паруса, и цветут пальмы, а дружные снеговики рассыпают хлопья снега.
Я настороженно отношусь к различным детским сообществам, которые возникают по воле взрослых, будь то любой кружок «по рисованию». В социализации нет ничего плохого, если мы не маскируем методы морального насилия гуманными намерениями. И театр, такой яркий, громкий, стремительный, влияющий на все органы чувств, у меня вызывает... ревность. Думаю, родители сами могут театр. Да у нас каждый день как театр. Но всегда наступает момент, когда нужно делиться: малыши растут, и, глядя на нас, открывают в себе новые потребности и ценности, среди которых общение - самая большая и сладкая конфета. Лично для меня переход к последней части «Ходилки» и был таковой чертой. Как бы ни хотелось нам просто держаться за руки, икая от хохота, дети идут за своим интересом, своей целью, туда, где им весело и счастливо, пусть и на короткое время, но уже без меня.
«Ходилке» предшествовал недельный поход на пьесы «Театрального марафона». Я уже делилась впечатлениями от «Без монет нет конфет» и «А рыбы спят»? Немного расскажу о просмотре трех пьес, которые прошли во второй половине недели.
«Чик. Гудбай, Берлин»! - автор Вольфганг Херрндорф. Здесь симпатично все: и произведение, и спектакль. Герои Алексея Коршунова и Петра Лойко очень убедительны в своих несчастьях, которые «нормальному взрослому человеку» кажутся мнимыми. Чик и Майк - не молодцы. Подростков сближает притягательная деструкция внятных, осознанных и приятных коммуникаций с кем бы то ни было. Схема воспитания в семье Майка простая: кабацкий скандал, унижения и оплеухи. Про Чика известно меньше: как будто бы он из асоциальной семьи. Сюжет не старее мира, конечно, но «Дети Железной дороги» Эдит Несбит, «Динка» Осеевой, «Сесилия Агнес» Марии Грипе – где были бы все «томы сойеры», не попадись им их «гек финн»?
Так и здесь: невротичные и замкнутые, воспитанные в традициях недоверия к миру и людям, его населяющим, подростки с удивлением вдруг открывают друг для друга ясность и милую простоту новой жизни, которая рождается под их авторством. И наши «авторы» над средствами письма раздумывают недолго: не церемонясь, тарахтят на разбитой машине по Германии, попадают в ДТП, успевают влюбиться и влюбить в себя.
Позже отец будет внушать незадачливому Майку – ты тупой, не можешь придумать такую поездку, это все твой дружок-социопат. Хотелось бы, конечно, возразить папаше, что это не так. Но это так. Именно Чик раскрывает в Майке неведомые до поры до времени стремления и желания, он помогает ему не только физически сбежать из дома, угоняя хлипкую «Ниву», – уже одного его присутствия достаточно, чтобы ход истории изменился. А позже довольно даже отсутствия Чика, чтобы Майк загорелся, поняв, как она ему нравится – девочка со свалки, поедающая ежевику.
В этом спектакле актеры особенно точно концентрируются на особенностях восприятия подростковой реальности: запахи, тактильные ощущения, еда, изменения в теле, деление на ваших и наших. Дерзость является одним из ведущих мотивов поведения друзей. Их смелости хватает до самого финала: драйв юности – как туз в рукаве: бессилие чувствует все фальшивое, наносное, все, что неправда. Это и строгие заслуженные отповеди родителей и благие намерения судейских чиновников. А правда раскрывается друзьям ночью под звездным небом: еще никогда они не чувствовали такую силу – и это сила любви. Это непонарошечное чувство, незнакомое обоим героям, словно магнитом, привлекает сочувствие, участие и внимание, в котором подростки нуждаются после всех испытаний. Кинематографичный финал пьесы, когда вещественные доказательства жизни на земле – диван, торшер, мобильник – мать Майка выбрасывает в бассейн, очень красив. Взволнованные юные зрители удивительным образом повзрослели на целых полтора часа. Я уверена, в другом месте эти час тридцать прошли бы незамеченными, но, посмотрев «Чика», новгородцам пришлось подчиниться, и повзрослеть. И, кажется, им понравилось.
Пьеса «Черное молоко, или экскурсия в Освенцим» оставила сильное впечатление, но оно возмутительного характера. Белла – подросток, которая пишет песни и любит своего отца Томаша, конфликтующего с дочерью. Белла (Кристина Машевская) – понятная, адекватная, целеустремленная девочка. Пацифист. Она – самый разумный и зрелый персонаж пьесы. Белла – самая второстепенная из всех героев, спектакль не про нее. Почему-то.
Она любит джинсы и красивые песни, и четко понимает, что жизнь в таком месте как Освенцим, мало чем отличается от жизни любого подростка современной Польши. Белла отрицает эмоциональную причастность к тяжкому прошлому, о котором узнает из книги, найденной на чердаке.
В годы оккупации с одной юной девушкой случилась трагедия, после которой родился малыш – бабушка Беллы. И сегодня девочка – наследница родового несчастья, помноженного на миллионы погубленных душ и сломанных судеб. Скупое, тягостное наследство. Белла дорожит счастьем сиюминутным: покоем, искусством, и посылом того, что человек может выбрать свою судьбу сам. Она старательно балансирует и проигрывает социуму, когда ей не удается затушевать следы Освенцима в душе и памяти. Девочка перезагружает систему координат в момент чтения книги, описывающей ужасы Тех лет. Ей передается генетическая тревога, растерянность и протест против несправедливости, который ее еще раз убеждает в том, что она не должна нести этот код вечной пропасти, фатального ужаса с чувством вины и повиновения.
Главный же герой пьесы – школьник Томас (Алексей Коршунов), меняется также сильно. Его недавно рожденное, яркое чувство ненависти к собственной стране и предкам захлестывает подростка настолько, что ярость начинает руководить им вслепую, повелевая инстинктами и здравым смыслом. Томас отказывается от страны и от себя. И на контрасте – поведения Томаса и Беллы – я вижу, что попытка сделать правильного подростка, который осознанно продвигается в сторону прошлого, рациональна, но неестественна, желанна, но обречена на фальшь. Одним словом, к автору текста у меня много вопросов. И один из главных - почему взрослый решает, какой должна быть память ребенка?
Почему, пропагандируя равные отношения, мы тоталитарно внушаем детям мысль, что чтить память можно только неформально, а на разрыв души, на изломе, до крови, и чуть соприкосновения с той болью, о которой страшно подумать. Мы так хотим воспитать умную, грациозную душу?
Лично мое мнение: война должна стать плакатом, частью учебника истории, не более. Мы выгребаем из проклятого прошлого поколение за поколением, но так и не находим мужества и чуткости, чтобы не уготовить подарочек потомкам: а вы не забыли Эту историю? Томас сетует, что история – это цифры и факты, будто бы прося о чем-то большем: о живом, эмпатическом соприкосновении с той реальностью, от которой дистанцируется любой здравомыслящий взрослый. Но это говорит не подросток, это говорит автор пьесы Хольгер Шобер – человек взрослый, состоявшийся, не удержавшийся от соблазна отождествить себя со своим героем, и все же умолчавший о самом главном. Может быть, потому что ему нечего сказать в ответ?
Так и есть: негодующий подросток Томас, психуя не на шутку, выдает после многочасового молчания целую тираду, а в ответ – тишина. Задача обнажить боль есть, а, как с ней жить ребенку – автору пьесы наплевать. Главное, что он свое слово в истории уже оставил. И насколько крепко сбиты и привлекательны образы главных героев в исполнении Алексея Коршунова, Алексея Тимофеева и Марины Вихровой, настолько неестественно звучит объяснение причин происходящего из их уст. Такая история могла случиться в соседнем лесу. Но автору так важен манифест, который из фона превратился в первый план, что он готов вложить эти жалкие, склизкие слова в уста персонажей, чтобы хоть как-то оправдать свое интеллектуальное самодурство.
И, чтобы завершить монолог возмущенной мамаши, хочу сказать несколько слов о замечательном спектакле «Временно недоступен», полном женской энергии: дающей, воспроизводящей, жизнеутверждающей. В этой постановке чудесным образом достигнут режиссерский, авторский и актерский баланс. Все три вектора работают в едином направлении – спектакль читается, словно тихая книга. Внятные и естественные образы элегантной графики постановки не делают спектакль каким-то сверхвыдающимся, бомбой. Нет. Смерть мамы не наводит панику, не делает семью Нико и Веньи (Алексей Коршунов, Кристина Машевская) особенной. Здесь смерть как начало. Начало соучастия и поддержки членов семьи друг другом: невероятные чудеса, большие новости, которым ты, действительно, веришь.
Потому что чудо происходит не в силу обладания магическим артефактом, а потому что мы и вправду владеем инструментами белой магии: это общение, говорение, желание контакта.
И здесь подростки снова мудрее взрослых: они понимают цену своему слову, и берегут его, боясь сказать лишнего, чтобы не оборвать связь с одичавшими от отчаяния родителями. Во всех пьесах «Театрального марафона» отчетлива и ясна эта линия: дети взрослеют, а родители... и слова-то такого нет. Родители просто становятся младше своих детей. Это очень часто. Это так страшно и несправедливо. А, поскольку у взрослых больше роста, авторитета, и мы уже столько раз платили по счетам, что нам ничего не стоит выбросить из лодки того, у кого меньше вес, чтобы не мешал. Мы так поступаем. Когда лжем во спасение, когда думаем, что мы старше, и, значит, умнее. Но вот чему у детей можно поучиться, так это чувству бесстрашия, которое, как благородный верный конь, является тогда, когда уже никто не приходит на помощь. Все двойки заработаны, компьютер сломан, ругань озвучена, доверие на нуле. И что им остается, если понимание с миром зыбко, ненадежно? Только это – не бояться, и идти дальше.
Я благодарю организаторов «Театрального марафона» - это была большая, великолепная, сложная и где-то даже неблагодарная работа. Я не верю в пропаганду и просвещение. Я верю, что к добрым делам приходят добрые люди, и круг замыкается. Спасибо.
Фото: Сергей Гриднев, пресс-центр театра «Малый»
Источник: Ваши Новости
