Проект «Уголки»: интеллигентная деревня Петрово-Юрьево и её душа
От редактора. Есть в Окуловском районе Новгородской области деревня Петрово. Расположена она в 17 километрах от райцентра и в 3 километрах от поселка Котово. Часто можно услышать «Петрово-Юрьево», поскольку две соседние деревни, разделенные только речкой Шегринкой, представляют собой единое целое. В Юрьеве прежде располагалась господская усадьба. До наших дней сохранились парк и действующая Георгиевская церковь, построенная во времена царствования Екатерины II.
Как рассказывается на сайте храма, в 1970-е годы, когда деревни Петрово и Юрьево посчитали неперспективными, в их судьбу вмешался случай. Здешними живописными местами заинтересовалась ленинградская интеллигенция. В Петрове-Юрьеве обосновались творческие люди - художники, режиссеры, литераторы. В их числе – сценарист Наталья Сергеевна Микова, член Союза журналистов и Союза кинематографистов России.
«Ваши новости» обратились к Наталье Сергеевне с просьбой написать о деревне Петрово-Юрьево для нашего проекта «Уголки». Она согласилась и поведала нам историю. Но это оказалась история не о деревне, а о человеке, который был её душой...
Слово – Наталье Сергеевне:
«Иду я как-то по деревне, по сторонам поглядываю. Вижу, у колодца, задрав головы к небу, двое стоят, наши, односельчане. А односельчане в нашей деревне особые – все как есть, художники. Так сложилось за последние три десятилетия. Художник к художнику в гости приезжал, к деревне привыкал и потом первый освободившийся дом покупал. Так местных жителей в деревне и не осталось.
Подошла я в тот день к тем, которые головы от неба не отрывали, встала рядом с ними, тоже смотрю. А тот, что постарше и говорит мне: «Видишь, видишь краешек облака? Ты посмотри, какой он! Никогда такого не видел!» И я его увидела. И запомнила. И сейчас помню. Таким был подарок легендарного Коли Клочкова в тот день.
В другой раз я пришла к нему по делу, он меня должен был ждать. А его не было. Жена сказала, чуть улыбаясь: «Он этюд пишет, там, где красная трава, велел тебе туда идти». В первую минуту призадумалась, а потом вспомнила, где такая. Пришла к красной траве – Коли нет. Вернулась обратно. И он к тому времени возвратился: «А! – говорит с ехидцей, - Не нашла?» Я ему о своей красной траве рассказала. Тут пришла его очередь озадачиться. Не поверил, со мной вместе сходил поглядеть. Позже и моя красная трава на его этюде появилась. Это был мой подарок, крошечный, с его дарами несравнимый. А их Коля раздавал щедро.
Когда его хоронили, каждый вспомнил о его широте и безотказности, о неизменной готовности каждому помочь. Он был душой деревни, главным её стержнем. Последние лет сорок он из деревни выезжал лишь на родину, на Волгу, в Саратовскую область к другу. А еще, как он говорил, для того, чтобы у истоков своей жизни, у Жигулей вспомнить детские ощущения. Никакие другие страны ему не были нужны.
В краешке облака, в оттенке осенней травы, в трепете пожелтевших осиновых листьев он находил такую глубину и ослепительность впечатлений, которые ни за что не получишь, оказавшись на денек, другой, да даже на неделю в каком-нибудь экзотическом, всемирно известном открыточном месте.
С Колей Клочковым меня познакомили больше тридцати лет назад, когда я впервые приехала в деревню Петрово встречать с друзьями Новый год. Коля тогда был известным ювелиром. Он принимал участие в создании макета знаменитой Янтарной комнаты, придумывал способы шлифовки янтаря, при которой он не терял своей прозрачности.
Но с ювелирным делом ему пришлось расстаться. Не ручаюсь, что все детали того, что случилось, передам верно, но вот то, что осталось в памяти. Коле стали заказывать работы некие щедрые заказчики. Тогда, в 70-е годы работы с драгоценными металлами и камнями были под государственным контролем. А станки и инструменты для работы стоили дорого. На возможность купить хорошие инструменты Коля и польстился.
Я не видела тех его работ, он лишь рассказывал о них. Ну, например, скамеечка под засохшим деревом, а на ней парочка влюбленных, или мужик, который под мышкой гуся держит, или охотник с ружьем, по снегу идет, оставляя следы, рядом собачка бежит. И все это – миниатюрные объемные композиции из драгоценных и полудрагоценных камней с золотыми и серебряными вставочками. Заказчики не для себя эти вещи покупали. Они ставили на них фальшивое клеймо фирмы Фаберже и отправляли за границу. В какой-то момент попались. Эксперты от таможни всполошились: из страны уходили вещи Фаберже, которых не было в каталогах.
Был суд. Мошенники получили сроки. Коля был наказан условно. Вот тогда-то он с ювелирным делом почти завязал, решил стать живописцем. Почти – потому что мастерство его не оставляло. Он не мог ручку у пилы оставить обычной – она превращалась в дракона, не мог у солонки оставить стенки прямыми – ее огибала, прижавшись к ней, как к стволу дерева, испуганная обезьянка. И так далее и так далее. Всё оживало в его руках. И всё было ему подвластно.
Живопись и графику он освоил, предъявляя самому себе самые строгие требования. Карандашные рисунки выделялись многодельностью и виртуозностью.
На полотнах его и ноздреватость снега, и угрюмость осенней лужи передавались без всяких скидок на современные живописные приёмы. Он был реалистом, да таким, что язык не поворачивался вспоминать об инструменте, который, казалось бы, реализм до совершенства довёл – фотоаппарате.
На полотнах Клочкова мгновения, состояния, которые художник не срисовывал у природы, а, казалось, сам становился её Творцом. Иногда он ставил рядом с собой два мольберта, и писал два пейзажа с одной точки. На одном холсте - когда солнце выходило из-за тучи, а на другом – когда заходило за неё. Подойдёшь, посмотришь и увидишь то, что проскочило бы мимо тебя – трансформацию настроения, цвета, звучащую мелодию единственного и неповторимого момента.
И книги он читал так, как никто не читает. Целый год цитировал всем гоголевского «Ивана Федоровича Шпоньку и его тетушку». За год наизусть можно было выучить. Всего-то двадцать шесть страниц. А он не учил, а каждым словом наслаждался. «Смотри, смотри! Стол-то в постоялом дворе неподвижный, потому что вкопан в глиняный пол! Заметил, рассказал…»
Он и сам со словами любил виртуозно играть. Называл себя Николай-Ни-Дворай.
С музыкой у него тоже были особые отношения. Час в день вытребовал у деревни и у домашних себе покой - для музыки. И чтобы никто, ни-ни, не помешал слушать. Всё равно мешали. Потому что к нему ежедневно все в деревне за советом или по делу забегали.
Одного из главных наших умельцев на всю жизнь вразумил: Работая, нужно исполнять три главных правила. Первое – не паниковать, второе – работать, не торопясь и третье – совершать открытия. Ещё один его подарок. Но когда ему напоминали о его заповедях, хохотал: «Сам-то я так работать не могу!» Быстро всё делал, решения приходили к нему моментально. Атеистом был, а Бог его отметил».
Фото: односельчане
Источник: Ваши Новости
