Три вечера с Геннадием Алексеевым. Вечер третий. Корни
Окончание беседы с Заслуженным артистом России, актером Новгородского театра драмы имени Достоевского Геннадием Алексеевым. Начало - здесь.
- Гена, а ты уже был в Новгороде в то время, когда здесь проходили знаменитые Дни славянской письменности и съехался весь цвет русской литературы?
- Дааа! Я был Лермонтовым! У меня был гусарский мундир, усы, волосы еще были. Был такой момент в моей жизни, когда у меня были волосы. Горький у нас был очень похожий, Пушкин. Тогда мост только поставили, и я ехал в кибитке, а за мной Радищев из Петербурга в Москву проездом через Новгород. Прикол был в том, что фонограмма то идет, но кто знал, что лошадь испугается! И вот там, где железный стык и вход на мост, она стоит - и ни в какую ей не перешагнуть через железо. Мат-перемат. В итоге ей закрыли глаза, она перешагнула и пошла.
И я был на том вечере в Профсоюзах, меня режиссер Зарянкин взял с собой. Народу набилось безумное количество. Но мы сели нормально, все отлично видно. А начать всё не могут, минут 15-20… Все через пень-колоду. И вдруг Распутин говорит: «Товарищи, а что же мы держим других за дверьми, давайте их пустим». И зал: «Да! Да!» Василий Белов: «Открывайте двери!» Как ввалилась толпа! Зарянкин мне говорит: «Ты когда-нибудь такое видел? Ты бы мог себе представить раньше, чтобы такое было? Мало того что пустили, а говорят о чем? Такие лозунги, такие вещи…» Что там было, что творилось! Там много известных людей было, но я запомнил именно вот этих двоих – Распутина и Белова - очень хорошо. Все остальные как-то в массе.
- Я сейчас по совету Виктора Григорьевича Смирнова беловские «Кануны» перечитываю. Он говорит, там текст – как вологодское кружево…
- Помню, как я их купил. Белов только написал и издал, а мы как раз были в Белоруссии и зашли в книжный магазин. И только-только со станка, как говорится, свежая, в мягкой обложке, по России ещё не пошло. Привёз – надо же, новое! «Кануны»…
- У меня с того праздника в Новгороде осталась фотография, как мой отец берёт автограф у Белова. Дома хранится эта книжка. Хотела спросить – твои родители ведь приехали в Крым после войны, а исторические корни-то откуда, из каких регионов?
- Витебская область, Вележский район, Беляевский сельсовет, деревня Нивы – папа, деревня Селищи - мама. Они совсем рядом. Миловиды, Западная Двина, я там был несколько раз у них на родине в деревне, будучи маленьким, потом в 4 классе, но очень хорошо все помню, так хорошо все помню!
Папа у меня 1919 года рождения, а мама – 25-го. Я у них достаточно поздний был. Они оба воевали, оба ветераны.
- Я в прошлом году впервые прошла Бессмертным полком. Потрясающие ощущения. Невероятные. И гордость, и чувство единения с огромной толпой, и слезы на глазах, и любовь к родным людям. Такой мощный подъем!
- А я все время 9 мая работаю, все знают – меня в этот день можно брать голыми руками. Я готов читать, выступать бесплатно. И пока идет Бессмертный полк, я, как правило, работаю. В последнее время - у киноцентра, где памятник «Город воинской славы».
Моя мама дошла до Кёнигсберга, а папка в Бресте отвоевал, потом просидел четыре года в концлагерях – Заксенхаузен, Маутхаузен и Бухенвальд. Как он рассказывал – с Тельманом сидел. Тогда все, кто сидел в немецких лагерях, потом ведь переезжали в наши лагеря. Но тех защитников Брестской крепости, кто в живых остался, отец народов не тронул. А папка ведь был одним из последних, кто ушел из крепости.
Когда-то я отцу пообещал, что обязательно побываю там, где он воевал. И я побывал и в Бресте, и в Бухенвальде.
В Бресте у нас был спектакль в июне, комедия «Семейный уикенд». Я играл этот спектакль лет 8 или 9 на ура, прокатал его по всему Северо-Западу, по всей Белоруссии. Народ хохотал… И вот 22 июня мы после спектакля идем с друзьями в крепость. И там – за четыре часа «до начала войны», постояли, повспоминали, помянули… Папка был очень доволен, когда я ему рассказал. А когда вернулся из Бухенвальда, отец плакал. В Бухенвальде я побывал, когда ездил со стройотрядом в Германию.
Про лагерь мне папка столько рассказывал… И я всё как будто видел наяву. Первая фраза, которую я по-немецки заучил, как «Отче наш» до конца жизни - «Jedem das Seine» («Каждому – своё») – надпись на воротах Бухенвальда. Сейчас там бараков нет, только красное поле, и черным, как углем, обсыпанные четырехугольники – здесь стоял барак словаков, югославов, французов, русских… Видел телегу, на которой умерших таскали в крематорий. В музее Бухенвальда видел стул, о котором папка столько рассказывал. Говорил: немцы такие пунктуальные, что если тебе назначили 20 палок, то ты получаешь именно 20. Никогда 21. Но и 19 тоже никогда. И от первого же удара палкой расползалась кожа… Этот стул был станком типа трибуны, на который привязывали человека, поднимали. «Гуманно» давали полотенце, чтобы зажал его зубами. Папка говорил – я никогда не брал полотенце! Всегда пилотку зубами сжимал…
Когда война закончилась, моему отцу было 27 лет. Так вот, крепкий крестьянский парень весил 34 кг...
День Победы и Пасха – вот два праздника, которые у нас в семье всегда по-настоящему отмечались. Святые праздники - Пасха и 9 мая.
Моего старшего сына зовут Денисом в честь деда. А когда моему младшему будет 3 годика, в этот год исполнится 100 лет с рождения моего папы. И когда сын подрастет, я ему буду говорить, какие у него героические бабушка и дедушка.
Если бы отец только знал, что у него ещё один замечательный внук растёт!
- Он знает. Я уверена, что он знает.
Фотограф: Сергей Гриднев, frank home studio
Благодарим Новгородскую областную научную библиотеку за содействие в фотосъемке.
Источник: Ваши Новости
