«Чрезвычайно опасная вещь», или Патриотизм под микроскопом
Всем известно трепетное отношение Владимира Путина к патриотизму. Так, на встрече в Кремле с классными руководителями выпускных классов из разных регионов России, что прошла 21 июня, президент РФ, по сообщению ТАСС, определил утрату патриотизма как «чрезвычайно опасную вещь», «первый шаг к глобальной катастрофе».
А 3 февраля минувшего года на встрече с активом Клуба лидеров — неформальным объединением предпринимателей из 40 регионов страны — глава государства назвал патриотизм национальной идей: «У нас нет и не может быть никакой другой объединяющей идеи, кроме патриотизма. И чиновники, и бизнес, и вообще все граждане работают для того, чтобы страна была сильнее. Если так будет, каждый гражданин будет жить лучше. И достаток будет больше, и комфортнее будет. Поэтому это и есть национальная идея. Она не идеологизированная. Это не связно с деятельностью какой-то партии или какой-то страты в обществе, это связано с общим объединяющим началом».
И все вроде бы хорошо и складно. Владимир Владимирович логически выводит благосостояние страны в целом и каждого гражданина в частности из идеи патриотизма. Все очень просто. Так что, кажется, даже не может возникнуть никаких вопросов. Схема ясна и прозрачна и, что самое главное, вполне конкретна — как руководство к действию. Но только — на первый взгляд. Которым мы, разумеется, не будем ограничиваться и посему зададимся вопросом: что есть патриотизм?
Здесь пока еще никаких сложностей не наблюдается: патриотизм раскрывают как любовь к Родине. Но вот дальше, если мы попробуем разобрать слагаемые этой формулы, и начинаются трудности. Во-первых, что есть любовь? А, во-вторых, Родина?
Определений любви существует масса, но нет ни одного, которое носило бы аксиоматический характер, то есть принималось бы без доказательств, что называется, на веру, вследствие своей очевидности. К тому же наличие нескольких видов любви — в зависимости от объекта — вносит серьезную путаницу и неразбериху, существенно осложняя анализ: любовь мужчины к женщине и любовь ребенка к матери невозможно определить через одни и те же постоянные. Впрочем, последняя в наибольшей степени соответствует нашему случаю — недаром же Родину через олицетворение выражают как мать. Но любовь ребенка к матери — это всегда зависимость: ребенок нуждается в матери, он элементарно не может без нее выжить. Если, разумеется, не попадет в чьи-то заботливые руки. Но можно ли считать чувство зависимости любовью? Определенно, нет.
Здесь, однако, мне могут возразить, что любовь к матери проявляется в зрелом возрасте, когда отношения зависимости сменяются заботой, благодарностью, уважением. Но снова же: ни одно из перечисленных составляющих не может претендовать на любовь. Тем более что в основе каждого из них лежит понятие долга, закрепленного в культуре. Взрослый индивид должен отплатить родительнице за дар жизни, за то, что она его растила и оберегала. Следовательно, любовь приравнивается к чувству долга. Но может ли долг, пусть даже священный, претендовать на любовь? Вопрос — открытый. Идем дальше.
Определить Родину через географию, хотя она и подразумевается, было бы ошибкой. Под Родиной стоит подразумевать прежде всего совокупность ментальных представлений и эмоциональных впечатлений, которые и формируют в сознании данный образ. То есть Родина не есть некий конкретный объект, но абстрактный образ, состоящий из множества конкретных элементов.
Отсюда — любовь к Родине суть долг по отношению к абстракции, характеризующийся чувством зависимости и принадлежности. Ибо если мы откатимся далеко-далеко в прошлое, то увидим, что человек своим выживанием и был обязан принадлежностью какой-то группе, допустим, племени, и находился в полной зависимости от него.
Таким образом, мы напрямую переходим к моменту происхождения патриотизма, которое восходит ко времени общинно-родового строя и к такой первобытно-религиозной формации, как тотемизм. То есть веры в то, что между членами племени и каким-либо животным или растением лежит некая мистическая связь. Это животное или растение становится объектом поклонения — тотемом: знаком племени, сакрализующим не отдельную личность, а общность всех членов племени, тем самым обособляя их от прочих племен. Согласно концепции тотемизма, человек приобретает определенное превосходство только благодаря своей принадлежности к племени, к тотему. И за свой тотем он и своей жизни не пожалеет, и чужую отберет легко. Ибо вне племени, вне тотема его просто не существует. Вот вам и генезис патриотизма, а заодно и национализма, и шовинизма в придачу. Ведь нет ничего более простого, чем чувствовать себя выше другого, не прикладывая к этому никаких усилий — лишь по одному национальному, религиозному или еще какому признаку.
И что же у нас получается на выходе? Патриотизм суть один из древнейших способов выживания индивидов путем объединения в некую общность, впоследствии трансформировавшуюся в государство и именуемое — метафорически — Родиной. Которая, в свою очередь, накладывает на него определенные обязательства — долг по отношению не к самому коллективу, но идее коллектива, то есть — абстракции. Вот она, любовь к Родине, благороднейшее чувство.
В этом плане Владимир Владимирович, без сомнения, прав: утрата патриотизма — «чрезвычайно опасная вещь», «первый шаг к глобальной катастрофе». Поскольку ставит индивида вне коллектива и государства. А это — в масштабе, скажем, страны — чревато распадом государственной системы.
Однако суть сейчас не в этом, но в том, что красивая и священная идея патриотизма в действительности базируется на древних механизмах выживания, в сущности, является лишь ее видоизмененной формацией. А это говорит о том, что человек за несколько тысяч лет не особенно-то преуспел в своем развитии, несмотря на все нанотехнологии и космические корабли. Раз чтобы выжить, ему необходима иллюзия в виде патриотической идеи, которую, и в этом нет ничего удивительного, учитывая степень человеческого самосознания, насаждают «сверху» как национальную, по сути утверждая стагнацию человечества во времени общинно-родового строя.
Фото: ru-an.info
Источник: Ваши Новости
