Обретение души, или Для великой миссии нужно родиться мертвым
«Родился я мертвым, не хотел жить, меня кололи булавками, окунали в ведро с водой и наконец я слабо мяукнул. В общем, я мертворожденный, но только не делайте из этого нелепых выводов», — предостерегал он впоследствии. Но мы все же это сделаем и, думается, не прогадаем: он родился без души. Найти, обрести свою душу и стало задачей всей его жизни. Жизни непростой и незаурядной. Разрушившей все планы и амбиции родителей на его счет.
Это был бы сильный удар для Хацкеля Мордуховича и его жены Фейги-Иты Менделевны — узнай они, что их непутевый сын станет в будущем одним из самых дорогих художников в мире. Ведь к его занятиям живописью они относились с явным пренебрежением: Фейга-Ита использовала рисунки юного художника вместо салфеток, а отец и вовсе не желал слышать ни про какое искусство. Они хотели видеть сына крепко стоящим на ногах, занимающимся настоящим делом: бухгалтером или приказчиком в семье какого-нибудь богатого коммерсанта. Но не тут-то было: их сын отличался упрямым характером и сбить его с выбранной, как полагали родители, кривой, дорожки не представлялось возможным. Причем юный Мовша, так звали их непослушного сына, видел себя не просто художником, но — великим художником. А для этого надо было учиться, развиваться, что в пределах маленького Витебска сделать было невозможно. Оставался единственный выход: мчать в Петербург, бывший в то время центром художественной жизни России.
«Захватив двадцать семь рублей — единственные за всю жизнь деньги, которые отец дал мне на художественное образование, — я, румяный и кудрявый юнец, отправляюсь в Петербург вместе с приятелем. Решено! Слёзы и гордость душили меня, когда я подбирал с пола деньги — отец швырнул их под стол. Ползал и подбирал. На отцовские расспросы я, заикаясь, отвечал, что хочу поступить в школу искусств… Какую мину он скроил и что сказал, не помню точно. Вернее всего, сначала промолчал, потом, по обыкновению, разогрел самовар, налил себе чаю и уж тогда, с набитым ртом, сказал: «Что ж, поезжай, если хочешь. Но запомни: денег у меня больше нет. Сам знаешь. Это всё, что я могу наскрести. Высылать ничего не буду. Можешь не рассчитывать», — вспоминал потом художник.
Столица встретила его не слишком приветливо: свой первый и последний официальный экзамен он провалил — двери престижного училища Штиглица остались для него закрытыми навсегда. Зато его приняли сразу на третий курс Рисовальной школы Общества поощрения художеств, которую тогда возглавлял Н. К. Рерих. По окончании там, правда, не выдавали никаких свидетельств, но для настоящих живописцев это не было преградой. Впрочем, месяцы, проведенные в ней, он, годы спустя, назовет потерянным временем. Единственным плюсом было то, что Рерих написал в военное ведомство, после чего молодой художник был освобожден от воинской службы.
Но учеба была лишь незначительной частью его жизни — учеником он был нерадивым. Довольно быстро он вошел в круг интеллигентной молодежи, для которой слово «искусство» было не пустым звуком. Там он познакомился с образованной и прогрессивно настроенной Теей Брахман, несколько раз позировавшей ему обнаженной, что, по тем временам и учитывая ту среду, из которой они происходили, было очень смелым жестом. Кстати говоря, именно она и познакомила его с Бертой, которую позже, уже в Париже, он переименовал в Беллу: «С ней, не с Теей, а с ней должен быть я — вдруг озаряет меня! Она молчит, я тоже. Она смотрит — о, её глаза! — я тоже. Как будто мы давным-давно знакомы, и она знает обо мне всё: моё детство, мою теперешнюю жизнь, и что со мной будет; как будто всегда наблюдала за мной, была где-то рядом, хотя я видел её в первый раз. И я понял: это моя жена. На бледном лице сияют глаза. Большие, выпуклые, чёрные! Это мои глаза, моя душа. Тея вмиг стала мне чужой и безразличной. Я вошел в новый дом, и он стал моим навсегда». Так он обрел душу.
Он написал ее всего три раза — в смысле полноценного портрета. И сотни раз, точно не мог без нее обойтись, ее образ возникал на его полотнах, словно он, ее образ, был неотделим от него. Даже когда она умерла, а после этого он был дважды женат, она оставалась его музой: во всех женщинах на его работах угадывались ее черты.
Есть одна картина, называется «Прогулка», где изображена пара, парящая в воздухе — художник и его душа. А как же можно еще представить прогулку с душой? Никак. Только полет.
Кстати, он и умер в полете: 28 марта 1985 года 98-летний художник сел в лифт, чтобы подняться на второй этаж в своем доме в городе Сен-Поль-де-Ванс, однако во время подъема его сердце остановилось.
Да, вы правильно поняли: я говорю о Марке Шагале, великом французском художнике еврейского происхождения, которого, в принципе, можно было бы назвать русским — все-таки из Витебска, который, как и его душа, Белла, частенько всплывал на его картинах. В котором он и родился 7 июля 1887 года. В самом центре вспыхнувшего пожара, так что даже было непонятно и удивительно, как дом Шагалов уцелел. Точно высшие силы берегли Марка для высшей миссии — обретения души, с которой он, без сомнения, справился.
Источник: Ваши Новости
