В оригинале: полный текст интервью Алексея Венедиктова и Андрея Никитина новгородским СМИ
10 ноября в новгородском отеле «Парк Инн» главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов и губернатор Новгородской области Андрей Никитин дали открытое интервью новгородским журналистам.
Модератором встречи стал директор медиахолдинга «Агентство информационных коммуникаций» Сергей Бондаренко.
«53 новости» предлагают полную текстовую версию интервью.
Сергей Бондаренко (СБ): «Коллеги, добрый день. Я думаю, что сегодняшних гостей представлять не надо, поэтому три слова о формате.
Это формат открытого интервью. У меня заготовлены вопросы, также предполагаются и приветствуются вопросы из зала, необязательно в русле тех тем, которые обсуждаться будут отсюда. Соответственно, как пойдет разговор, так и пойдет. Надеюсь, будет интересно. Позвольте тогда начать. Алексей Алексеевич, начнем с вас.
Я довольно часто привожу вас в пример, как пример того, как человек может в общем делать то, что он хочет в профессии и при этом сохранять возможность общения с властью, контакт с ней, получать ту информацию, которая недоступна даже многим, скажем так, официальным СМИ. Как у вас это получается?»
Алексей Венедиктов (АВ): «На банальный вопрос – банальный ответ. Он заключается в том, что надо заниматься своей профессией. Когда, предположим, вы – хирург, и вам на стол привозят человека с пулей в плече, вы же не спрашиваете его политические взгляды, бьет ли он жену? Ваша задача – вынуть пулю.
И в этой связи очень важно понимать, что если вы занимаетесь профессией, у вас могут быть дружеские отношения. У меня дружеские отношения практически во всех политических кругах. Я дружу с пресс-секретарем президента Путина – Дмитрием Песковым, очень дружил с Борисом Немцовым. «Дружил» – значит, мы говорили о семьях, не только о профессии.
Политические взгляды могут быть абсолютно разные. С Андреем Сергеевичем у нас, наверное, много разного во взглядах на Россию, на историю, на движение вперед. Это не мешает нам тесно общаться, просто мы относимся друг к другу профессионально и по-дружески. В этом случае рецепт простой – честность: то, что я говорю по радио, я говорю и президенту. Я никогда не говорю одно там, а другое – сям.
Мне кажется, что для журналистов, сейчас особенно, каждый человек, который имеет аккаунт в соцсетях – на самом деле протожурналист, недожурналист. Он собирает информацию, распространяет информацию или мнения.
Мне кажется, очень важно вспомнить, что основа нашей профессии – это не умение правильно написать слова, а это репутация. И репутация – вещь вполне материальная. И если про вас знают, что вы, может, дурак, но честный – это вопрос репутации. Поэтому наша репутация известна, она публична. Мы, «Эхо Москвы» 27 лет на рынке, наши правила, наше отношение к их соблюдению, никогда не меняются.
Например, в вопросе сохранения источника информации в тайне. У нас была история, когда при Борисе Николаевиче мы получили доступ к его медицинской карте. И мы публиковали диагнозы про сердце. И однажды, на одной встрече в Кремле, ко мне подошел первый замглавы администрации в окружении других людей. Он сказал мне по-дружески: «Ну признайся, кто тебе сливает информацию? Ну признайся». Я, глядя ему честно в глаза, сказал «Ты».
И он прыгнул спиной от меня. Я никогда не видел, чтобы солидный дядя прыгнул спиной назад. Потому что не надо про это меня спрашивать – я все равно не скажу. Так было при Михаиле Сергеевиче, при Борисе Николаевиче, при Владимире Владимировиче, при Дмитрии Анатольевиче, при опять Владимире Владимировиче, а также при Руцком и Янаеве, самопровозглашенных президентах. Не зависит от этого моя позиция. Это моя репутация, я не про них думаю в этом случае, я про себя думаю. Я думаю, как на меня посмотрит мой сын, что скажут мои друзья, которых пять-шесть человек всего. И когда про это думаешь, у тебя все получается, люди тебя уважают независимо от того, насколько твои взгляды и действия совпадают с их взглядами. В этом основа и моих отношений с лидерами партий, с президентом.
Я вам могу рассказать последнюю историю, покороче буду. «Это Москвы» возникло в августе 1990 года, а в сентябре 1990-го на совете безопасности президент Горбачев задал вопрос: «Что это за враждебная станция, которая тут себе такое позволяет». Нам месяц был, месяц! Теперь мы с Михаилом Сергеевичем раз в неделю обедаем и он с удовольствием вспоминает этот совет безопасности. Недавно 7 ноября мы праздновали вместе. И он замахнулся на меня палкой – он тяжело ходит, и сказал «Молчи!» Я сказал «Михаил Сергеевич, вы мне разрешили говорить давно». Он говорит «Когда я тебе разрешил говорить?» «Вы мне разрешили говорить, когда была гласность». «Да?! Ну хорошо». Вот это отношения. Дружеские они, не дружеские, но надо оставаться самим собой».
СБ: «Спасибо. Андрей Сергеевич, вопрос к вам. Вы сейчас не рискуете, сидя рядом с Алексеем Алексеевичем? Просто я подозреваю, что…»
АВ: «Президент не рискует, а губернатор рискует».
СБ: «Не, ну президент сам за себя решает, ему не у кого спросить. Просто я подозреваю, что для многих ваших подчиненных это такой разрыв шаблона».
Андрей Никитин (АН): «Можно я издали начну? Примерно расскажу, как мы познакомились. Точнее не как, а по какой причине это произошло».
АВ: «Я даже не помню, если честно, извини».
АН: «Я плавно втирался в доверие».
АВ: «Обманул, понятно».
АН: «На самом деле, вопрос был очень простой. До АСИ я работал в промышленности и цели мои были понятны – больше выпускаем продукции, больше зарабатывают акционеры, больше платим зарплату. То есть, что такое хорошо и что такое плохо было абсолютно очевидно. Рост и развитие – это хорошо и для работников, и для акционеров, а стагнация и спад – плохо. Когда я попал в АСИ, если посмотреть подборки публикаций СМИ за 2011 – начало 2012 года то, что только не писали о нас: что это на полгода история и потом закроется, что из этого вырастет новое правительство прямо завтра…»
АВ: «Это даже я говорил».
АН: «Вот, не выросло пока, да?»
АВ: «Не выросло».
АН: «И мне самому было важно понимать. Я попал в некую историю. И в этой истории нужно выбрать то, что действительно является полезным. И постараться сделать то, что полезно для человека, который меня выбрал, то есть для президента, ну и для страны. И тут как раз «Эхо Москвы» – очень хороший проверочный элемент.
Их журналисты спрашивают тебя в лоб «А зачем ты нужен? А что ты такого сделал? А почему тебе дают деньги, почему ты получаешь эту зарплату?» И именно в таких открытых дискуссиях вырабатывается понимание, что ты делаешь, зачем это делаешь. Мне нужны были эти критические вопросы, чтобы составить повестку, которая стала повесткой АСИ на пять лет, которые я руководил данной структурой. И в этом ценность «Эха Москвы». Ты приходишь туда и можешь знать господина Венедиктова, можешь не знать его, но тот человек, который будет сидеть напротив и брать у тебя интервью, ему на это плевать вообще. Он будет тебя спрашивать так, как он сам понимает и считает нужным. И это иногда неприятно, иногда обидно, хочется иногда сказать «Как же так?» Но на самом деле это важно. Потому что, если ты не можешь объяснить людям, что ты делаешь и зачем, ты и результата никогда не добьешься.
Я так издали начал, почему «Эхо Москвы» является во многом системообразующей историей для массы людей. Почему туда приходят министры, президенты, маленькие и большие начальники, и не начальники вообще? Потому что там всегда идет правдивая дискуссия. И бояться этого нельзя».
СБ: «Почему у «Эха» это получается, а у остальных – нет?»
АН: «Я не специалист в медийном рынке. Почему только у «Эха» получается? У многих получается, просто по-разному. У «Эха» еще формат очень динамичный, все-таки с газетами – другая история. Там у тебя взяли интервью, потом что-то написали, ты несогласен, начинается какая-то тягомотина. А тут прямой эфир. Тебе задали вопрос, ты либо ответил, либо нет. Такой гамбургский счет».
СБ: «Алексей Алексеевич, у ваших журналистов есть какие-то запреты со стороны редактора и есть ли какой-то кодекс?»
АВ: «Да, мы совершенно не склонны ничего скрывать, у нас все запреты, как вы сказали, публичны.
У нас есть три круга ограничений. Мы так это сформулировали для себя. Первый – то, как журналиста мама воспитала. Это его ценности, которые он приобрел в семье или в подворотне. У меня, например, есть два очень воцерковленных человека. Я никогда не дам им делать комментарий по позиции РПЦ или, предположим, событиям вокруг соборной мечети в Грозном. Я просто не дам. Я знаю их ограничения, я понимаю, что они не смогут быть всесторонне объективны, даже стараясь. Это внутреннее ограничение у каждого свое и у всех разное, разная этика.
Второе ограничение – устав «Эха Москвы». К нему прилагается Московская хартия журналистов, как обязательная часть устава. Там есть некие запреты. Например, там записано, что журналист не может брать в руки оружие. В момент, когда он берет оружие, он перестает быть журналистом. Даже для самозащиты.
Знаете, как возникло это правило? Все написано кровью. В 1992 году несколько журналистов освещали конфликт на Нагорном Карабахе. И одного из журналистов – не нашего издания, попросили понести «трубу». Противотанковую, ракетную – не знаю... Люди шли по хребту, и азербайджанский снайпер «снял» журналиста. Он увидел, что идет человек с оружием. Он же не знает, что это журналист, и он его «снял» просто. И тогда возникла эта вещь, что журналист не имеет права быть солдатом.
Есть ограничения на участие в политических партиях – журналист «Эха Москвы» не может быть участником какой-либо партии. К нам приходила девушка, член молодежного «Яблока», говорит «Хочу у вас работать». Я говорю «Билет на стол». «Или у тебя генсекретарь Явлинский, или у тебя генсекретарь Венедиктов. Не может быть двух начальников». Она положила билет на стол, до сих пор работает, уже 15 лет. Такие ограничения есть.
Это абсолютно антиконституционные ограничения. Если кто-то подаст на меня в конституционный суд, он выиграет. Но я все равно найду способ его уволить. Потому что я считаю это правильным. Наши слушатели должны знать, что ни один из журналистов «Эха Москвы» не подчиняется решениям съездов партий. У него могут быть свои взгляды, более того, на участие в политических митингах требуется персональное разрешение главного редактора. Я имею ввиду как участника, а не как журналиста. А произнесения речей на политических митингах вообще запрещены. Только в корпоративную защиту журналистов, в защиту свободы слова – там мы можем выступать на митингах. Есть масса ограничений, вы на сайте можете посмотреть, это называется Московская хартия журналистов. Она уже слегка устарела, конечно, с соцсетями, но это второе ограничение. Ну и, естественно, самодурство главного редактора туда тоже входит».
АН: «Как же без этого?»
АВ: «Как без этого? Самодурство главного редактора – это в рамках устава.
И третье ограничение – это законы РФ, которыми тоже ограничиваются действия журналистов, они тоже должны их соблюдать.
Например, мы ввели правило, если у нас человек идет на митинг. Вы знаете, у нас сейчас много хватают на митингах людей, в том числе случайно. Так вот, я принял решение и написал приказ, что журналист, который идет работать на митинг, получает бумагу о местной командировке. Например, «Направляется главным редактором для освещения незаконного митинга запрещенной национал-большевистской партии Лимонова» и подпись – Венедиктов. И когда мы обсуждали это с министром внутренних дел Колокольцевым, я ему это объяснил, и он со мной согласился. Говорю «Вы же своих золотопогонников посылаете. Они же не сами идут на митинг. Полиция и ОМОН же не сами идут на митинг, они идут на работу. Также я посылаю журналистов». И он когда стал министром в 2013 году написал телеграмму, обратив внимание всех своих сотрудников, что журналист на митинге работает, если у него есть пресс-карта и местная командировка. Таким образом мы эти ограничения пытаемся обходить. Но, конечно, они есть».
СБ: «Спасибо за лайфхаки. Андрей Сергеевич, два вопроса…
АВ: «Я такого слова не знаю даже, лайфхок. Я старый просто, извините».
СБ: «Во-первых, а вам нравится «Эхо Москвы»? Как радио».
АН: «Как любому человеку, мне что-то нравится, а что-то нет. И я с чем-то, что произносится на «Эхе», согласен, что-то мне интересно, потому что это другая точка зрения. А где-то я сразу выключаю звук, когда знаю, что выступает определенный журналист. Потому что я с ним в принципе не согласен. Но это моя человеческая позиция, это нормально. «Эхо Москвы» - не пряник, чтобы всем и всегда нравиться, и я тоже не пряник. Это абсолютно нормальная история.
Мне очень нравится журнал «Дилетант», который является частью «Эха Москвы», и эти исторические реминисценции я с удовольствием читаю. Мы тут с Алексеем обсуждали, что уже безбожно завышают цены на этот журнал, но, тем не менее, народ его берет, и, как я понимаю, интерес к истории растет».
АВ: «Извините, по поводу реминисценций. Вчера ехали в «Сапсане» в Петербург, много времени, безделье. И мы думали, что должно быть на обложке на президентские выборы. У нас журнал выйдет 16 марта, а выборы 18 марта. В основном дискуссия свелась к тому, что должен быть Наполеон или Цезарь. У людей должны возникнуть реминисценции».
АН: «У меня есть другое мнение, но я его потом отдельно скажу».
АВ: «Хорошо, договорились. Может быть, я его учту, а может и нет».
СБ: «Заканчивая блок этих вопросов: Андрей Сергеевич, вы обижаетесь на журналистов? Случалось ли и на что?»
АН: «На журналистов не обижаюсь никогда».
АВ: «Я обижаюсь на журналистов. На своих в первую очередь».
СБ: «Неожиданно».
АН: «На людей, которые только называются журналистами, а действуют исключительно в каких-то политических целях, я не обижаюсь, конечно. Я их просто вычеркиваю раз и навсегда из круга своего возможного общения. Здесь есть разница…»
СБ: «Можете пояснить эту разницу?»
АН: «Как отчетливо ее пояснишь? Есть, к примеру, в Новгородской области портал Novgorod.ru, который пишет разное, и хорошее и плохое. Тем не менее, я с удовольствием у коллег иногда просматриваю их публикации, потому что мне важно понимать, как люди воспринимают какие-то вещи, какие-то проблемы, которые я, может, не вижу.
У нас есть и какие-то абсолютно политизированные издания, которые действуют в интересах каких-то депутатов, каких-то граждан. Я их не читаю, потому что я понимаю – это не объективная точка зрения, а попытка тем или иным образом представить информацию. Надо понимать, что я – все-таки человек со своими особенностями и недостатками. Я тоже могу быть неправ по отношению к конкретным людям и журналистам.
Поэтому я стараюсь свое отношение не демонстрировать».
СБ: «Алексей Алексеевич, если что добавить, и я наконец слово передам коллегам».
АВ: «У меня тоже есть свои предпочтения. Но они в отличие от Андрея Сергеевича, который всё-таки занимает государственную должность, не политические, а вкусовые. Я уже говорил о том, что общаюсь и дружу с людьми разных политических взглядов, иногда очень радикальных. На самом деле, и мы там в беседах, доходящих до ора с применением слов, которые Роскомнадзор не пропускает, друг другу объясняем, кто из нас не прав. Но у меня к журналистике отношение именно вкусовое. Вот, например, мне нравится, как человек пишет. Даже если он пишет полную лабуду, то я его с удовольствием читаю. Я вам могу привести пример.
У меня, как известно, последнее время работает Дмитрий Быков, который ведёт очень популярные ночные эфиры. И в этом ночном эфире он называет безумное количество писателей, которые для меня – набор звуков. Я человек начитанный, но из десяти, что он называет, я знаю там четыре. По идее я это не должен ни читать, ни слушать, потому что это какая-то совсем другая история для меня, и она мне не очень интересна. Но я читаю потом расшифровку его трехчасового эфира и мне стилистика нравится. Вот чистой воды вкусовщина, хотя не понимаю, о чём он говорит.
У меня недавно был гость профессор «Высшей школы экономики» по биомедицине и биоматериалам. Вот я веду интервью и не понимаю шесть слов из десяти, но с умным видом киваю. Безумно интересно смотреть, как он реагирует и как реагирует аудитория, потому что сыпятся СМС-ки, в «Ютюбе» идёт чат. Я понимаю, что те, кто его слушают, понимают, а я – нет. И по идее я должен встать и уйти, потому что чувствую себя муравьем перед человеком, который говорит умные слова.
Личные отношения – другая история. У меня есть один журналист, единственный живой человек, чей телефон я вычеркнул. Взял и вычеркнул. Мы были на «ты», мы работали вместе, но потом он изменил профессию, продолжая представляться той же профессий. Нет, пожалуйста, если был журналистом, а стал пропагандистом – пожалуйста, это тоже профессия, она просто другая. Но когда ты ещё прикидываешься журналистом и еще делаешь гадости, потом смотришь в глаза и говоришь, что это не ты... Я взял телефон и вычеркнул его имя. И сказал ему: «Вот нет больше тебя».
У меня есть в записной книжке телефоны ушедших людей. Там Илья Сегалович, там Борис Немцов. Вот они у меня есть, они остались. И когда мой сын спросил меня «Зачем?», я сказал: «Когда-нибудь пригодится». Но есть вот один человек из нашей касты, и нет его больше. Нет в моей записной книжке – значит нет в моей жизни».
СБ: «Удачно дополнили. Коллеги, вам слово. Кто?»
Александр Власов (АВл): «Андрей Сергеевич, скажите пожалуйста, вот почему внеочередные заседания областного правительства проходят в закрытом для прессы режиме? Вот я вам приведу пример: 31 октября вы проводили последнее заседание. Я посмотрел повестку дня. Там ничего, на мой взгляд, секретного и закрытого для прессы нет. Вы в частности обсуждали вопросы исполнения областного бюджета за январь-сентябрь этого года. Объясните мне пожалуйста, на открытые заседания вы приглашаете нас, а на закрытые внеочередные – нет».
АН: «Есть два ответа на ваш вопрос.
Первый ответ: я не очень понимаю, почему они должны быть открытыми в данном случае. У нас и федеральное правительство не проводит открытых заседаний. Как правило, там показывается только всё-таки первая часть, обсуждение.
Почему это делается – объясню. Чуть издали начну: когда я пришел, очень многие мои коллеги в правительстве – в том правительстве, которое было на тот момент, свою деятельность строили, исходя из того, что кто-то написал, кто-то сказал. То есть была определенная манипуляция. Знаете, один хороший партизан связывает войско. Я вам откровенно говорю. Была пара-тройка блогеров, которые что-то писали, и всё правительство судорожно пыталось найти оправдание тому, что эти блогеры пишут, вместо того, чтобы думать о тех реальных проблемах, которые есть.
Люди на публике себя ведут чуть иначе, чем люди, которые в рабочем процессе находятся. И мне очень хочется, чтобы мои коллеги на правительстве не думали о том, как воспримут их журналисты, а говорили правду. Говорили открыто какие-то проблемные вещи. Для меня это рабочий орган, это не церемониальное заседание. Я понимаю, что наличие камеры, смотрящей тебе в затылок, очень сильно искажает поведение.
Поймите, для меня заседание правительства – это не красивый выход на тему «как все хорошо», это работа. Я задаю очень нелицеприятные вопросы иногда коллегам и не хочу, чтобы из этих вопросов кто-то делал вывод, что там завтра чиновника уволят. Нет, его не уволят, но надо уметь отвечать на вопросы, не бояться их. Поэтому мне кажется, что нормально. Это опять же моё мнение. Я так привык работать. И, знаете, если вы обратили внимание, я никогда публично не буду орать на главу района и говорить ему, что он плохой. Просто, если я это сделаю, то должен ему предложить написать заявление по собственному желанию. Нельзя человека публично унижать, если за этим не следует принципиальный разрыв рабочих отношений. Людей я увольняю, это вы видите. Те, с кем мне неинтересно работать, уходят. Но я не люблю это делать через цирк. И спрашиваю я достаточно жестко. Поверьте, заседания правительства не проходят формально.
А дискуссия о мире открытости – я готов ее поддержать и готов ее обсуждать с журналистским сообществом. У нас есть Союз журналистов. Давайте может быть мы как-то об этом поговорим.
Нам надо найти баланс. С одной стороны, безусловно, всё, что делает исполнительная власть, должно быть журналистам понятно. А с другой стороны, мне важно, чтобы люди не боялись говорить, принимать решения и не боялись того, что их камера снимает и так далее. Где-то середина должна быть. Возможно, нам стоит с вами ее поискать».
АВл: «В принципе, это можно сделать на закрытой части вот того же внеочередного заседания».
АН: «Давайте это обсудим. Я вас услышал. Я понимаю, что есть такой вопрос, значит это надо решить».
АВл: «Андрей Сергеевич, у меня второй вопрос. Хочу вернуться к минувшим досрочным выборам губернатора, где бы победили. Вы были выдвинуты партией «Единая Россия», до сих пор являетесь сторонником партии. Она вам выделила 15 млн рублей на ведение предвыборной кампании. Расскажите пожалуйста, почему ни в одном виде предвыборных агитационных материалов я не увидел логотипа «Единой России». Ни в одном. Я даже принес с собой некоторые газеты, могу вам показать. Почему вы решили отказаться от употребления логотипа этой партии, которая, повторю, не только вас выдвинула, но и выделила очень приличную сумму денег – 15 млн».
АН: «Не ищите за этим чего-то специального. Я не сидел ночами, не раздумывал, отказываться мне от логотипа или поставить логотип. Если вы посмотрите мои выступления, то та программа, которую я предлагал на выборах, это была программа, одобренная партией «Единая Россия». Я об этом постоянно говорил. То есть никогда не говорил о том, что, извиняюсь, пользуюсь ресурсами партии, но при этом я про нее забуду на следующий день. Мы с партией работали, работаем и будем работать. Причём для меня важна также в том числе и критическая оценка партии. Поэтому я не вхожу ни в какие политсоветы и не являюсь пока членом партии. Для меня тоже важно, чтобы партия давала обратную связь. Не ищите заговоров в вопросе размещения логотипа. Есть профессиональные люди, которые решают, как оформлять материалы. Они, наверное, так решили. Я за этим, поверьте, не следил. Содержательная дискуссия в партии была, программу мы обсуждали, с программой мы работали, программу я делал вместе с партией».
СБ: «Коллеги, прошу не превращать нашу встречу в пресс-конференцию губернатора. Она была месяц назад».
АН: «Не было заговора в общем, не было какого-то хитрого плана».
Валерий Николаев (ВН): «А можно я продолжу, раз микрофон в моём районе? Я блогер Николаев Валерий. Я очень внимательно читаю интервью Андрея Сергеевича, и у меня такое ощущение возникает, что у нас в области сейчас надувается большой мыльный информационный пузырь. Это «цифровая экономика», это «светлое будущее»... Но у меня такое чувство, что однажды он лопнет, и мы увидим, что как стояли раньше по колено в дерьме, так и стоим. Только, может быть, сорта дерьма изменятся. Всё потому что вот то, что делаете вы и ваша команда, делается не знаю для кого. Сами посудите, вы ни с кем не советуетесь, всё делается как-то молча, вносится закон, принимается закон – всё втихаря.
Мы, небольшая область, потихонечку вымираем. Своего рода Королевство кривых зеркал, кривых дорог, кривого здравоохранения и кривой жизни. И у нас в этом королевстве появляются министерства. 13 министерств. Это нонсенс! Мы не понимаем, почему у вас восемь заместителей. Я вот, к примеру, могу понять, что поставили мягкие диваны в поликлиниках, но очереди-то к врачам не пропали. Врачей нет, есть диваны. То, что вы делаете, не совсем понятно. Мы первый регион сейчас в России, где время продажи алкоголя не уменьшилось, а увеличилась. И всё это делается молча. Почему у вас такая тактика молчаливой работы?»
СБ: «Алексей Алексеевич, вы можете свое мнение сказать?»
АВ: «Я могу свое мнение по цифровой экономике сказать.
Вы будете в дерьме абсолютно точно, если будете с такими выступлениями проталкивать свою повестку дня: «Никакой цифровой экономики, вернемся к мотыге». Цифровая экономика вас не спросит, приходить сюда или нет. Также как дождь вас не спрашивает. Цифровая экономика – это значит через десять лет все водители лишатся работы здесь, и к этому надо сейчас готовиться. И не плакаться «Ах мы бедные-несчастные поколение в дерьме». Лопату возьмите и разгребите это дерьмо!»
ВН: «Мы бы разгребли, но мы не можем найти новых заводов, не можем найти новых предприятий. Где разгребать-то, если десятки тысяч людей уезжают в другие регионы? Сейчас новая форма туризма появилась, хотите расскажу? Выезжают в Санкт-Петербург лечить зубы. Там бесплатно – по полису. Это у нас цифровая экономика и наше здравоохранение».
АВ: «Вы даже не понимаете, что такое «цифровая экономика». Не кидайтесь словами».
ВН: «Я даже не знаю, что такое «блокчейн».
АВ: «Слова я тоже знаю, не кидайтесь словами. Если вы не понимаете – спросите».
ВН: «Вот я и спрашиваю. Почему мы так живем, что видим только эти решения? Решение Министерства… Спасибо».
СБ: «Спасибо. Коллеги, не захватывайте микрофон».
Кто-то из зала: «Может быть, Андрей Сергеевич ответит?»
СБ: «Андрей Сергеевич уже десятки раз отвечал на этот вопрос. Андрей Сергеевич, хотите ответить еще раз?»
АН: «Да почему нет? Коллеги, давайте начнем с того, как я принимаю решения. Я, безусловно, советуюсь в принятии решений с теми людьми, которых они затрагивают.
Если мы говорим об органах власти, в чем проблема Новгородской области? У нас чиновников на душу населения больше, чем в других регионах. И эту задачу мы решим на следующий год. Мы сократим 270 ставок в областной администрации из того количества, которое есть.
Проблема, которую надо решать, чтобы у нас были эффективные люди. Чтобы они способны были нормально решать те задачи, которые перед ними стоят. Как их назвать – министрами или начальниками департаментов – очень простой ответ. Эти изменения ничего не стоят. Но что это даёт? Когда приезжает начальник областного департамента в федеральное министерство договариваться об участии в какой-то госпрограмме, его воспринимают не как руководителя регионального блока, а как начальника отдела. Необходимо простое решение, которое просто дает удобство взаимодействия с федеральным центром. Не требуя от нас никаких затрат. Вот и всё. Никакой подоплеки там нет. Так просто проще работать с федералами.
Вы знаете, существует миллион федеральных программ, в которых разные регионы участвуют. Половина федеральных чиновников на вопрос «Что такое Великий Новгород?» ответят «Мы не знаем где это. То ли на Северо-Западе, то ли на Севере, то ли ещё где-то». Чтобы, когда принимаются какие-то решения, учитывалась наша позиция, нужно внести Новгород на карту в голове. Если для этого нужно назвать коллег министрами, я их назову министрами, если их нужно назвать ещё кем-то – я тоже так сделаю. Потому что это всё обертка. Это обертка, которая просто упрощает нам жизнь. Не более и не менее.
Теперь по поводу проблем, которые в Новгородской области копились годами. Слушайте, вы не первый человек, который мне говорит, что и как надо сделать, но при этом сам не готов ни в чём участвовать. С такими людьми я не буду советоваться и такое мнение не буду принимать в расчёт. Если у нас есть медицина с существующим набором проблем, то как-то это вопрос надо решать. Я не для того здесь нахожусь, чтобы оставаться в той ситуации с медициной, в которой мы находимся. Но как это можно решить, если нам дают вот столько денег, а мы столько собираем налогов? Что надо сделать для того, чтобы у нас нормальная медицина была, к примеру, в Маревском районе? Поднять зарплату до питерского уровня? Где взять эти деньги? Вопрос.
Единственный вопрос, который мы можем сейчас решить быстро, это вопрос ранней диагностики. Сделать так, чтобы люди не приезжали в областные больницы на поздних стадиях заболевания, когда в лучшем случае у них будет инвалидность. Сделать так, чтобы отслеживали самые сложные, самые тяжелые заболевания на первых этапах. Для этого нужна цифровая экономика. Цифровая экономика – это очень простые вещи. Это то, что нам «Ростелеком» в этом и следующем году бесплатно до каждой больницы дотянет кабель оптоволоконный, что позволит врачу из маревской больницы моментально проконсультироваться с любым петербургским, московским или новгородским центром без звонков, без всего. Просто загрузить данные, показать больного, показать его карту, принять какое-то, может быть, более правильное решение. Цифровая экономика – это ранняя диагностика. Мы сейчас ищем возможность покупать передвижные диагностические комплексы для той бабушки, которая живёт в дальней деревне. Для бабушки, которая пока ей совсем плохо не будет, в больницу не пойдёт. Это и стоит дешевле для бюджета, и дает совершенно другие возможности человеку.
Я приведу очень простой пример. Есть такое заболевание – рак молочной железы у женщин. На первой стадии, если его находят и это лечится, человек живет долго, счастливо и спокойно. Это несложно вылечить. На третьей-четвертой стадии это стоит миллионы и человеку это немножко продлевает жизнь, но не помогает. Знаете, сколько женщин проходит это обследование? Минимум. Вот в это надо вкладываться. Надо покупать эти комплексы, надо делать сплошные обследования. Потому что речь идет о людях, которые потом уходят из нормальной жизни, из экономики и всего остального. Поверьте, что цифровая экономика в нашем случае – это вполне понятная решаемая вещь. И ещё раз: если для того, чтобы решить какой-то вопрос на федеральном уровне нужно кого-то кем-то назвать, нужно в чём-то участвовать – я буду это делать. Моя задача очень простая – по максимуму сделать, исходя из того объёма возможностей, которые есть, и добавить этих ресурсов дополнительно. Вот и всё».
АВ: «Я могу сказать, что у меня восемь заместителей на 89 журналистов. Это нужно для представительства, то о чём сказал Андрей Сергеевич. Поверьте мне, мы работаем в Москве, и если человек занимается олимпийским движением, допингом, должен пройти в большие кабинеты, он идёт как «заместитель Венедиктова», а не как «спортивный обозреватель». Вот «заместителя Венедиктова» примут всюду по спорту, а «спортивного обозревателя» не примут. И нашим слушателям всё равно, как он называется. Нашим слушателям он должен принести информацию. Я совершенно солидарен с Андреем Сергеевичем в этих вопросах, если они не требуют повышения зарплаты, ресурсов. Был начальник департамента – стал министром. Что так взволновало? И еще это короче. «Министр» – меньше букв чем «начальник департамента».
СБ: «Следующий вопрос, пожалуйста».
Дмитрий Воробьев: «Спасибо. Меня зовут Дмитрий Воробьёв, газета «Новгород». У меня вопрос к гостю. Алексей Алексеевич, к вам. В этом году губернаторский корпус в стране претерпел изменения. Наверняка, когда вы планировали поездку в Новгородскую область, вы знакомились с ситуацией в регионе. Как вы оцениваете вообще решение руководства страны, в частности президента, сменить курс на обновление кадров, на молодой состав губернаторов? Будет ли он оправдан, и в целом как из Москвы на ваш взгляд характеризуется Новгородская область?»
АВ: «А давайте начну с последнего. Вот тут опять согласился бы с Андреем Сергеевичем: в голове не только у половины чиновников, у половины москвичей уж точно Великий Новгород закончился где-то там в 1437 году и точка. Новгород – это исторический, а не существующий элемент. Это восприятие в голове, чтобы вы понимали. Там, конечно, те люди, которые занимаются государством, наверное, где-то эту точку ищут. Кто-то точку, кто-то кружочек. Это первое.
Второе: я вам могу сказать, что внимательные наблюдатели видят – люди в возрасте 35-45 лет, которые ныне назначаются президентом – это не только губернаторы. Это командующие округами, это заместители министров. А есть некоторые министры даже моложе. Я это формулирую так: если раньше президент назначал «братьёв», то теперь – «племянников». Имеется в виду поколение людей, которые не обременены старыми советскими представлениями. В том числе – об экономике. «Построим цементный завод и будем счастливы». А кто будет покупать цемент, где будут покупать – это никого не волнует, да? И вот, когда нам удалось поймать тенденцию и удалось поговорить с людьми, не с президентом, сразу скажу, которые принимают участие в выработке кадровых решений, они мне несколько раз подтверждали – да, это сознательный курс президента на деидеологизированных людей.
Я сверстник президента и понимаю, как он понимает. Мы все несем в себе печать чёрно-белого брежневского времени. Вот есть враги, есть друзья, ну понятно, мир двуцветен.
Нет, мир многоцветен! Те люди, извините, что я в третьем лице говорю об Андрее Сергеевиче, такие же люди как он, вырастали при Горбачеве и при Ельцине политически и экономически, они видели мир более сложным, чем видели мы с Путиным, когда были в их возрасте.
Что мне было интересно, когда я увидел, что меняются командующие округами, не только рядовые. Я понял, что в голове у президента, во всяком случае, и у его команды готовится некая смена взгляда.
Может, у Никитина здесь ничего не получится. Во-первых, существует огромный уровень сопротивления на всех уровнях. Мы и здесь в этом зале слышим…
Слушайте, а чё вы не крадете стенограммы? Вы журналист! Он делает свою работу, а вы делайте свою. Мы крадем стенограммы заседания правительства».
АВл: «А зачем мне красть стенограммы?»
АВ: «Вам же нужно…»
АВл: «Я хочу, чтобы меня пригласили на заседание».
АВ: «Тогда идите министром к нему.
Вы хотите, чтобы власть пошла вам навстречу? Она будет от вас бежать. Это у всех властей так всегда. У них такая работа, у вас другая работа. Если вы не понимаете, что они не ваши пресс-секретари и не ваши журналисты, вы будете есть только то, что вам дадут. И вами будут манипулировать. Вам вот дали, и вы публикуете. А может он дал вам треть?»
АВл: «Мы с вами говорим на разных языках».
АВ: «Ну конечно. Я говорю на языке профессиональной журналистики. И не понимаю, на каком языке вы говорите.
Я предполагаю, что президент пойдет на выборы. Я не знаю, но я предполагаю, 95 процентов, что президент пойдет на выборы. Но мне кажется, и я вот этим сейчас занимаюсь, пытаюсь понять, что четвертый мандат будет другой. Если третий мандат был радикально-консервативный, то сейчас президент принципиально окружает себя людьми не из своего прошлого, а из своего настоящего. Я бы сказал, что он что-то готовит, что-то замыслил.
Зал: «Он формирует будущую команду?»
АВ: «Конечно! Вы могли себе представить себе министра экономического развития 33-летнего при 65-летнем президенте? В два раза разница! Вот я поверить не мог в начале мандата, в 2012-2013 году, что у нас ключевой министр 33-летний. Не может этого быть? Может, оказывается. То есть на самом деле что-то варится. Я думаю, что президент сознает, что мир меняется очень быстро. Это к вопросу, в том числе, о цифровой экономике. Я надеюсь сегодня со студентами об этом поговорить, чтобы здесь не занимать ваше время.
Меняются отношения между людьми. Я приведу один пример, последний. Две недели назад в Чикаго Барак Обама проводил первое заседание своего фонда. Первое, что он сказал: «Я вас очень прошу: уберите мобильные телефоны. Давайте не будем подбегать и дела
Источник: 53 новости
