«Блокадный ужас был так велик, что мозг осознал его не сразу»
18 января минуло 70 лет с момента прорыва блокады Ленинграда, когда в 1943 году войскам Ленинградского и Волховского фронтов удалось соединиться и пробить узкий коридор к освобожденному Шлиссельбургу. А сегодня, 27 января - 69-я годовщина снятия блокады. Нина Георгиевна Пугачева – одна из тех, кто провел все 900 дней в осажденном городе. После войны она стала фельдшером, вышла замуж, родила двоих детей. Вместе с мужем-военнослужащим судьба привела ее в Новгород. Эта красивая женщина с лучистыми голубыми глазами рассказала «Вашим новостям» о том, что запечатлела детская память в страшные блокадные годы.
- Нина Георгиевна, каким Вам запомнилось начало войны?
- Мне тогда было 9 лет. Я была единственным ребенком в семье, и с мая 1941 года вместе с родителями мы жили в подмосковном Раменском. Мой отец, который работал бортмехаником на ленинградском авиазаводе, был там в командировке. Он сразу попросился в ополчение, но ему дали бронь, ведь такие специалисты нужны были в тылу. Нашей семье предложили эвакуироваться в Сибирь, но мы отказались, потому что в Ленинграде была квартира. Мы с мамой отправились туда на поезде, а папа должен был приехать позже. Это путешествие, которое я никогда не забуду, длилось неделю. Поезд двигался под страшной бомбежкой, самолеты буквально караулили его. И каждый раз, когда падали бомбы, мы бежали в лес. Однажды пришлось запрыгивать в поезд прямо на ходу, какой-то мужчина подал руку мне и маме. В Ленинград мы приехали в конце августа, за несколько дней до начала блокады.
- А папе удалось позже вернуться в Ленинград?
- Да, он приехал осенью, но был уже очень слаб и не мог работать. Помню такой момент: когда начался голод, он пошел на рынок, чтобы выменять на хлеб карманные часы, которыми он был награжден за хорошую работу. Но так и не смог это сделать, так дорог ему был этот подарок.
- Какими остались в памяти первые блокадные месяцы?
- В начале января 1942-го наш дом на Васильевском острове сгорел после бомбежки, и нам нужно было искать приют. Сначала мы пошли к землякам моего отца, который родился на Сойкинском полуострове, что на границе с Карелией. А потом было решено идти к маминой сестре, тете Поле, жившей у Тучкова моста. Сначала отправились мы с папой вдвоем, но по дороге он вдруг упал. А я не знала дороги ни туда, ни обратно, и, конечно не могла сама поднять его. Стала просить прохожих о помощи, но тщетно – ленинградцы, сами обессилевшие, шли мимо нас.
К счастью, рядом оказалась девушка лет шестнадцати, – как было понятно по висевшему у нее на плече противогазу, она была из отряда МПВО (местной противовоздушной обороны). Кстати говоря, именно такой отряд спас юную Галину Вишневскую. Эта девушка подняла моего отца на ноги и привела нас обоих по сумрачному, заснеженному городу к маме. Она сначала отвела меня к тете Поле, а потом привезла на санках папу. Уже сегодня я думаю: откуда она брала силы, и насколько живучие бывают женщины! Когда по телевизору я вижу документальные кадры, где женщина тащит на санках мужчину по блокадному Ленинграду, мне все время кажется, что это мама везет папу…
- Как Ваша семья пережила страшную зиму 1941-42?
- Школы сразу же закрылись, я все время была дома и поэтому не видела все те ужасные вещи, которые происходили на улице. Мы все – я с родителями, мамина сестра, ее шестилетний сын Жоржик и бабушка – жили на кухне, потому что там была плита, возле которой можно было хоть как-то согреться. В этой квартире 30 января 1942 года умер папа, ему было 38 лет. Когда это произошло, я лежала рядом с ним на кровати и даже не поняла, что случилось. Он был очень добрым человеком, играл на гитаре, хорошо пел, говорил маме, что если переживет блокаду, она никогда не будет работать… Его тело, как и всех остальных умиравших, отнесли в подвал, откуда позже на машине доставили на Серафимовское кладбище.
Потом умерла бабушка. Я помню, что как раз за несколько дней до папиной смерти сгорели Бадаевские склады, и четыре-пять дней по карточкам не давали совсем ничего. Тетя Поля ходила на пепелище и приносила оттуда сахар, перемешанный с землей. А папа так и умер, не дождавшись еды. Его паек мама отдала дяде. Такой была зима, а весной, когда начало таять, мама и тетя, как и все взрослые и подростки Ленинграда, которые еще могли ходить, убирали город от трупов, спасали его от эпидемии.
- Как Вы переносили голод? И вообще понимали ли, что вокруг происходит нечто страшное?
- Мой двоюродный брат опух от голода, а мое тело почему-то, наоборот, сохло. Но при этом я не понимала, что происходит, и поэтому не страдала. Спасали детские карточки, на которые давали немного муки, а иногда и те продукты, что сбрасывала наша армия с самолетов. А весной, когда пошла трава, мы варили суп из лебеды и крапивы. Мы снова переехали, папина сестра забрала нас к себе на Фонтанку в опустевшую коммуналку, где все умерли от голода. То, что больше нет папы и бабушки, я осознала только весной 1942-го, когда миновало самое страшное время. Зимой до моего сознания это просто не дошло. Наверное, мозг работает по-другому, когда каждый день ведешь борьбу за выживание.
А в 1943 году снова открылись школы. Там даже кормили завтраками. Я уже не помню, что нам давали, но все казалось вкусным. Помню, как одна девочка не доела, и сразу несколько рук потянулись к ее тарелке. Всем ленинградцам выдавали небольшие участки земли, мы получили где-то на Московском проспекте. Весь центр города тогда был разбит на грядки, сажали капусту, картошку. А летом 43-го нас, детей, отправили в летний лагерь под Всеволожском. Там нас хорошо подкормили, обед состоял из трех блюд. А в колхозе мы пололи грядки.
- Были среди блокадного ужаса моменты, которые вспоминаются с радостью?
- Вы знаете, когда давали кусочек хлеба, это уже была радость. Но какие-то светлые эпизоды, конечно, были. Однажды, когда я шла по улице Майорова, вдруг загудели моторы самолетов, и все люди интуитивно пригнулись. А я осталась стоять прямо. И еще подумала: ну надо же, какая я смелая! Запомнился и еще один момент, летом 1943-го. Только что закончилась воздушная тревога, и осколок бомбы угодил мне прямо в ботинок, он бы такой горячий, тяжелый. Я не понимала, что этот осколок мог стоить мне жизни, но было очень жалко ботинка. Помню я и салют зимой 1944-го. Я испугалась, думала, что снова бомбят, но оказалось, дело в другом: блокада была снята.
- А как Вам живется в сегодняшней России?
- Я оптимистка, и надеюсь, что все у нас будет хорошо. Надежда у меня есть. Пока есть. Хочется, чтобы в нашей стране было спокойно, не было криминала и коррупции. И чтобы мы никогда не пережили вновь сатанинскую власть, какая была при Сталине, когда была уничтожена вся культура, все умнейшие люди. Ведь наше поколение было словно закодировано, мы все голосовали «за», а я ездила по стране и видела, как живут люди. А лично мне сейчас живется хорошо, у меня дети, внуки, много друзей. Я их люблю и любима ими.
Источник: Ваши Новости
